Послушание помощника отца казначея мне благословили нести в 1989 году после того, как в праздник Рождества Христова у отца Нафанаила прямо в храме случился сердечный приступ. Все забеспокоились и вспомнили предсказание старца Симеона, что отцу Нафанаилу жить до 70 лет, и стали тогда искать помощника ему. Батюшка по милости Божией прожил после того еще 13 лет, и все это время я по силе возможности старался ему помогать. Крепости и силы у него, несмотря на семидесятилетний возраст, было множество.
Он со всем справлялся сам: выдавал зарплату, проверял отчеты, ходил в банк, печатал уставные заметки, готовил свечной ящик, подносил свечи. Часто работая по ночам, и днем не давал себе отдыха. Болезнь убегала от него, гонимая послушанием.
Он не заботился о приобретении новых красивых одежд, но ходил в старой и изношенной рясе, одевался всегда очень просто и однообразно, за что его часто укоряли.
Не заботился и о благоустройстве своей келии, обремененный постоянно монастырскими послушаниями и неутомимым трудом. «Как хорошо жили пустынники в пещере, — говорил он, — не надо мыть полы, вытрясать ковры, стирать занавески».
Он был нестяжателен и нищ, подобно древним подвижникам. И ни из чьих уст не выходило обвинения его в нечестности или присвоении монастырских средств, хотя до перестройки много козней строилось против монастыря и должностных лиц. Здесь отец Нафанаил был совершенно чист, а это в соединении с послушанием и самоотречением делало его твердой опорой и незаменимым помощником при всех наместниках. Ни разу из его уст я не слышал осуждения ни одного наместника.
Если у батюшки было свободное время, он занимал его чтением Священного Писания, святоотеческих книг и богослужебных текстов, многие из которых он знал наизусть. И в своих беседах с братией или паломниками все говорил от Священного Писания и святых отцов, часто вспоминая старцев и братию, с которыми ему приходилось нести монастырские труды, особенно отца Алипия.
Последние два года жизни после инсульта Промысл Божий готовил его к блаженной кончине. Уединение, безмолвие и богомыслие стали его постоянными спутниками. Не обремененный уже так сильно хлопотами по монастырскому хозяйству, он все свое время
посвящал молитве, подготовке к принятию Святых Христовых Таин, издательской работе над Псково-Печерскими листками.
Лето 2002 года было очень жаркое и сухое. В июле усилилась жара. Стали гореть леса и торф, нечем было дышать. Батюшке было жарко и не хватало воздуха. Келья его в лазарете была с южной стороны, все время под палящим солнцем.
Переходить в другое место он решительно отказался, не желая никому доставлять лишних хлопот. Он и сам не любил переходы: надо было много вещей
переносить и переставлять, а вся келья его была заложена бумагами, уставными заметками и документами. «Буду до конца терпеть», — сказал батюшка.
Жара не спадала, приближался конец июля — время усиленной работы по зарплате и начислению налогов. Делал все сам, как обычно, никому не перепоручая. Всю ночь без сна начислял зарплаты, о чем меня сам известил с благодушной улыбкой. Но силы его оставляли все больше и больше, организм не восстанавливался, как раньше, после напряжённой работы. Он даже был согласен съездить на машине куда-нибудь в лес или на озеро подышать свежим воздухом. Исключительный случай для старца, не допускавшего никаких, даже малейших, отлучек, — видимо, ему было очень плохо.
Ночью случился сердечный приступ. Вечером я пришёл, чтобы забрать платёжные поручения по налогам.
Поднявшись с кровати, с великим трудом он сел за стол, разобрал их, подписал и передал мне. Сказал: «Никогда не чувствовал себя так плохо, сильная слабость и холодный пот прошибает…» И сразу лег.
В ночь с 4 на 5 августа у него опять был сердечный приступ, давление 100 на 60. Сердце стало останавливаться. Фельдшер скорой помощи Сергей Чауров сделал укол и сказал, что это конец, больше четырех часов батюшка не проживёт. Утром пришёл врач и сделал кардиограмму, — она была ужасная, даже я, в этом ничего не понимая, видел, что это какой-то хаотический набор черточек. Батюшке надо было лежать.
6 августа мы соборовались: отец Нафанаил, я, отец Агапит (тогдашний ответственный за лазарет), Ольга Николаевна (келейница).
Батюшка был спокойный, сосредоточенный, строгий, как обычно. После соборования я подошёл спросить благословения, поцеловал его руку, положенную поверх одеяла, а батюшка со слезами, чуть наклоняя на подушке голову, говорил: «Простите, простите!» — но сдержанно, спокойно. Я сказал: «Батюшка, ну что вы прощаетесь, все будет хорошо», а он: «Простите, простите!» В эти дни он ел очень мало, но, когда мы уговаривали его подкрепить свои силы, сказал, что Мария Египетская перед смертью вкусила три рисовых зернышка.
7 августа батюшка подписал последнее в своей жизни платёжное поручение за телефон — № 116. Уже лежа — вставать не разрешали.
Он говорил мне обнадёживающе, что благодетель Виталий Николаевич Соколов подарил нам ксерокс, поэтому будет удобно делать копии листочков. Но батюшка угасал. Сердце могло в любую минуту остановиться. Рядом, на стуле, стоял колокольчик. Я еще не успел уйти, как ему стало плохо, и он позвонил — принесли кислородную подушку. Я ушел с подавленным чувством.
8-го числа весь день прошёл в заботах, я не стал заходить к нему, а надо было бы, но сказалось утомление духовное и телесное. Раза два в этот день к нему заходил его усердный почитатель Виталий Николаевич Соколов, даже к вечеру, в половине восьмого.
…Батюшка как бы и не собирался умирать. Врач Людмила Анатольевна говорила ему: «Батюшка, у Вас инфаркт, ни в коем случае не вставать». Он же говорил, что у него ничего не болит, ни сердце, ничего. Она говорит: «Может быть такой инфаркт, когда ничего не болит!» В этот день у батюшки был какой-то врач из Москвы и, не зная его темперамента, обнадёжил.
8 августа в 23 час. 40 мин. в моей келье раздался звонок телефона, я встал с кровати с мыслью, что батюшка умер. Так и есть. Отец Агапит сообщил — в 23 час. 30 мин. отошёл из этой жизни казначей монастыря, старейший насельник обители архимандрит Нафанаил. Причащали батюшку в последние дни, по благословению духовника отца Тавриона, каждый день. Готовился прийти после 24 часов отец Назарий, а батюшка уже почил в 23 час. 30 мин.
Как рассказывает отец Агапит, около этого времени послышалось как бы подобие звонка, как будто кто-то о стакан стукнул ложкой, у него уже был заправлен шприц с лекарством для батюшки. Он пришёл, а отец Нафанаил уже уснул смертным сном. Он лежал несколько боком на кровати, чуть свесив правую ногу. Может быть, пытался встать или, встав, лег, почувствовав себя плохо.
После звонка от отца Агапита я сразу пришёл. Батюшка уже был в белой сорочке, и его одевали в подрясник. Сразу во мне возник образ воина, представшего по срочному требованию к своему военачальнику. Ты меня звал, вот я. Лицо чистое, строгое, руки по швам, плечи приподняты. Он был духовным воином, трудясь на поле духовной брани не жалея сил, ратуя с врагами видимыми и невидимыми во славу Царя Христа. И вот Христос призвал его, время пришло, делание совершилось. И Христос призвал в покой Своего воина, призвал сразу с поля брани, хотя он и был несколько увлечён делами этого мира. Христос призвал, и раб немедленно предстал Своему Владыке с открытым лицом и сердцем преданным и любящим — дать отчет в непостыдном своем делании. Вот как умирают отцы. На литургии в день отпевания читали Евангелие от Луки, зачало 4-е, Богородичное — о Марфе и Марии.
Отпевали в день памяти Божией Матери Одигитрии — 10 августа. И мне пришла мысль: вот батюшка, как Марфа, трудился всю свою жизнь на поприще многообразных монастырских дел и рад бы был еще потрудиться, так здорова была его душа. Но сокровенный внутренний человек его — «духовная Мария» избрала благую часть, которая не отнимется от нея…
Архимандрит Марк (Быстриков)
