ВОЛЯ БОЖИЯ И ВОЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ.

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АРХИМАНДРИТЕ ПАВЛЕ (ГРУЗДЕВЕ)

В «МЕДВЕЖЬЕМ УГЛУ»

Архимандрит Павел Груздев

Незадолго до того, как в конце 1990 года Вологодская епархия наконец получила документы о передаче ей части зданий, принадлежащих «комплексу архитектурных памятников Спасо-Прилуцкого монастыря», надо мной нависла реальная и страшная для меня угроза. Монашествующих в епархии было мало – один игумен и четыре иеромонаха. Все мы служили на приходах, а следовательно, одним из кандидатов на должность наместника монастыря мог оказаться и я. От одной мысли об этом меня бросало в холодный пот, и я начинал лихорадочно перебирать в уме варианты, с помощью которых мог бы избежать нежелательного назначения.

В то время у меня были совсем другие планы. В конце 80-х с большим трудом мне удалось организовать восстановление огромного храма в честь Казанской иконы Божией Матери в городе Никольске. Этот крошечный одноэтажный городок с деревянными тротуарами, затерявшийся в глухих лесах северо-востока Вологодской области, являлся районным центром, хотя многие из жителей этих мест никогда не видели железной дороги. Осенью, чтобы вывезти на приемные пункты Великого Устюга хлеб и лен, машины, утопая в болотной грязи, в течение целой недели мучительно преодолевали ничтожное, казалось бы, расстояние длиной всего лишь в 70 километров. Связь с миром здесь появилась благодаря «кукурузнику» — великолепной машине для любителей острых ощущений. Чрезвычайно надежный маленький самолетик летал всегда очень низко, и это позволяло вспомнить детство и необычайное чувство полета во сне. Не для всех, правда, оно было приятным: самолет часто проваливался в «воздушные ямы», и тогда у пассажиров темнело в глазах, перехватывало дух, а внутри все обрывалось. Зато какой вид открывался из его круглого иллюминатора!.. Вскоре после моего приезда «кукурузник» заменили на реактивный ЯК-40. Всего лишь 13 рублей — и за пятьдесят минут он доставлял пассажиров из Никольска в Вологду.

В этих дивных по красоте местах, где природа еще не подверглась варварскому уничтожению, я собирался обосноваться надолго и задумал для уединенной монашеской жизни устроить келью в лесу. А леса в Никольском районе — непроходимые, и уходят они на сотни километров вглубь Вятской губернии, протянувшись до самого Урала. Местные мужички, с которыми у меня после первой же беседы в клубе сложились настолько доверительные отношения, что пришлось отбиваться от их настойчивого предложения стать депутатом райсовета, обещали срубить для меня келью в сосновом бору на берегу реки Юг. На эту зеленую, устланную пушистым ковром сухого мха поляну, которую с трех сторон осеняло несколько огромных раскидистых сосен, я собирался удаляться для молитвы во все будние дни. Преимущество этого места заключалось в том, что из практически безлюдных дебрей добраться до города было довольно легко: три километра пешком к ближайшей деревне, а затем — 15 километров автобусом. В город, к службе я предполагал возвращаться во все субботние и воскресные дни, а также на праздники.

МЕЧТА ОБ УЕДИНЕННОЙ ЖИЗНИ

Все складывалось как нельзя лучше. Но вдруг до нас дошли слухи о том, что под Вологдой собираются открывать Спасо-Прилуцкий монастырь. И тут я не на шутку испугался: во-первых, все мои планы могли рухнуть в одно мгновение, а во-вторых, для молодого иеромонаха (мне тогда не было еще и сорока) должность наместника монастыря с духовной точки зрения, безусловно, губительна. Это я хорошо сознавал. Теперь, по прошествии времени, я понимаю это особенно отчетливо. Молодые люди, не пережившие больших скорбей, не прошедшие через свою собственную Голгофу, не могут по-настоящему учить и вести за собой других по пути монашеского совершенства. Их слова, почерпнутые из книг, будут пусты и не затронут сердец тех, кто оказался под их руководством. Не будет в этих словах соли — Божественной благодати, которая подается Духом Святым через опытное перенесение страданий, пройденных без ропота, с полным упованием и доверием Богу. Именно душевные страдания, причиненные предательством самых близких людей, незаслуженной клеветой, ненавистью и непониманием, позволяют приобрести глубокое осознание и осмысление немощей человеческих. Через такое осмысление (в духе Евангелия и святоотеческого учения) приходит и жалость к людям, и осознание также полного своего ничтожества. Тогда человек уже ничего не приписывает себе — своим талантам и способностям, хотя бы они и были огромны. Только тогда он отчетливо видит и понимает, что все эти дары — от Бога, и даны ему лишь для пользы других людей. Им-то, людям, он и должен послужить этими дарами с полным забвением самого себя. Так должен мыслить настоящий духовный руководитель. Но я себя таким точно не ощущал, а потому — страшился.

Много раз мне приходилось наблюдать, как почет и те возможности, которые на самом деле являются принадлежностью какой-либо должности, молодые люди в духовном сане непременно приписывали, сами того не замечая, своим качествам и способностям, от чего их самомнение и гордыня вырастали неимоверно быстро. Бурный рост сопровождающего гордыню тщеславия подобен в этом случае росту раковой опухоли со множеством мета­стаз, протянувших во все стороны свои смертоносные щупальца. Метастазы — это греховные привычки, незаметно, но быстро возникающие у гордецов. Немало успел я за свою жизнь повидать людей, для которых духовная власть явилась непосильным испытанием. Их быстрое нравственное и духовное разложение было для меня страшным предостережением, напоминающим о том, что человеку, в котором еще бурлят страсти, и в первую очередь, — страсть тщеславия, смертельно опасно занимать высокую должность. Но по временам я замечал, как эта страсть шевелится и в моей душе, а потому очень опасался любого высокого назначения, не желая, чтобы она получила дополнительное питание для своего пагубного развития.

Но было и еще одно соображение, которое рисовало мне со всей отчетливостью нежелательность назначения на должность наместника монастыря. Два года напряженнейшего труда в качестве архитектора, прораба, строителя, верхолаза, плотника, стеколь­щика, экономиста и снабженца совершенно выбили меня из мое­го обычного молитвенного ритма. Я просто физически не мог выполнять полностью свое монашеское правило, к которому привык еще в ту пору, когда служил вторым священником в храме, вновь открытом в далеком 1948 году. Поддерживало только слу­жение Божественной литургии. Эти обстоятельства являлись для меня причиной большой скорби, так как я отчетливо чувствовал свое духовное ослабление. А мне хотелось вновь ощутить те, прежние, состояния молитвенного общения с Богом, без которых душа скучала и тихо, словно голодная собачонка, поскуливала, особенно вечерами, когда я замечал, что на вечернем правиле в молитву вплетаются посторонние мысли о завтрашних делах. «Вот закончу, — думал я, — стройку, пущу в храме отопление, а тогда уж буду молиться как раньше, и постепенно верну себе прежнюю молитвенную “форму”».

Мечта о келье, размером с баньку, в сосновом бору на безлюдном берегу прозрачной реки становилась наконец абсолютно реальной, близкой и легко достижимой. Осенью, к храмовому празднику Казанской иконы Божией Матери, автономное отопление (хотя в это не верил никто из руководителей города) должно было заработать, и тогда можно было приступать к постройке кельи. Но вдруг — жуткая догадка: «А что, если — монастырь? И этой хозяйственно-строительной и административной деятельностью придется заниматься в десять раз больше? Не-е-т, упаси Боже! Тогда уж точно ни о какой молитвенной жизни даже мечтать не придется! Нужно срочно что-то придумать. Заранее. На всякий случай. Кто знает, как развернутся события?!»

НЕОЖИДАННЫЙ «ПОВОРОТ»

Вскоре на «Казанскую» в Никольск прибыл правящий архиерей — тогдашний Вологодский архиепископ Михаил. За час до его приезда, 3-го ноября 1990 года, в храме впервые заработало водяное отопление. На другой день, после праздничной литургии, внимательно осмотрев все, что было сделано, владыка уехал, ничего не сказав. А через некоторое время я получил от него телеграмму с требованием явиться в епархиальное управление. Тяжелое предчувствие овладело душой, но что было делать?! Надо садиться на «кукурузник» и лететь в Вологду.

Мне было уже известно, что игумен Никита, служивший в Лазаревской церкви на Горбачевском кладбище г. Вологды, от предложения владыки — принять на себя обязанности наместника монастыря — отказался, сославшись на слабое здоровье. Но мне-то как было оправдать свой отказ от «почетного назначения»? «Ну, ладно, — подумал я, — для начала можно будет сослаться на свою молодость и неопытность. А что, если владыка все же будет настаивать?.. Я тоже буду продолжать отказываться. Скорее всего, он предложит мне подумать, а я тем временем уеду в Москву, лягу в больницу и упрошу знакомых врачей написать мне такую справку, из которой станет ясно, что самой близкой перспективой для ее обладателя является “постоянная прописка” на кладбище, а вовсе не кресло наместника монастыря. Конечно, придется пойти на маленькую хитрость… Но никаких корыстных побуждений в ней нет. Только забота о спасении своей души. Ведь и Иоанн Златоуст, и Григорий Богослов бегали от епископства, а Ефрем Сирин с той же целью притворился сумасшедшим».

Обдумав пути отхода, я позвонил своему другу в Москву и попросил заранее переговорить о возможности лечь там в больницу.
Но я не сумел «просчитать» нашего владыку. Архиепископ, которому было уже около восьмидесяти, поступил иначе. Обжегшись на отце Никите, он сделал вывод, что заранее советоваться со мной о возможном назначении нельзя. В день, когда я прилетел в Вологду, после вечерней службы он пригласил меня к себе на ужин. Мы сели к нему в машину и несколько минут ехали молча. Вдруг владыка повернулся ко мне и… словно обухом по голове рубанул:
– Отец Ефрем, я должен сообшить, что назначил вас наместником Спасо-Прилуцкого монастыря. Документы уже отосланы в Священный Синод. На днях, надеюсь, я получу подтверждение этого назначения после очередного заседания Синода.

Кровь толчком хлынула к голове, в ушах зазвенело. Такого оборота дел я не ожидал. «Ну нет, — подумал я про себя, — меня голыми руками не возьмешь! Владыка хитер — не стал со мной советоваться о назначении. Что ж, придется “включать” московский вариант». Понимая, что отказываться уже бесполезно, я тем не менее сделал пробную попытку и сразу почувствовал, что владыка отступать не намерен. Он начал «кипятиться», и я сменил тему разговора… Мы очень мило беседовали за ужином, а чтобы утешить старичка, который любил иногда музицировать на своем стареньком рояле, я согласился сыграть с ним Моцарта в четыре руки.

МОНАХ НЕ ДОЛЖЕН ЖИТЬ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ

В декабре в Вологде темнеет рано. Выйдя из одноэтажного деревянного архиерейского дома с громким титулом «резиденция» (хотя он ничем не отличался от окружающих строений), я ока­зался в темном переулке. Далеко впереди, на улице Петина, сквозь хлопья косого снега синим мертвящим светом тускло светил фонарь. Полы подрясника то громко хлопали по ногам, то обвивали их, мешая идти. Захваченная вихрем колких снежинок, улица совершенно обезлюдела. Я шел против ветра мимо почерневших от времени палисадников, глубоко надвинув на лоб старенькую скуфью, и напряженно обдумывал план дальнейших действий. На Ленинградской улице к остановке как-то по-собачьи, боком подкатил, едва тормозя на льду, холодный, с толстым слоем инея на стеклах троллейбус. Решение было принято: сегодня же ехать в Москву, а завтра лечь в больницу.

Я прыг­нул в троллейбус и отправился прямо на железнодорожный вокзал. Но вдруг по дороге к вокзалу мне в голову пришла мысль, что хотя от почетных должностей монаху отказываться, конечно, похвально, но и на это все-таки необходимо брать благословение у своего духовника. Не должен монах даже доброе дело начинать без духовного совета со старцем, без его благословения. Итак, понял я, мне следует вначале ехать в Лавру, к старцу, который меня воспринимал от Евангелия, и только после этого (я был полностью уверен в положительном решении) ложиться в больницу.

Но когда троллейбус подходил уже к самому вок­залу, мне вдруг вспомнился недавний телефонный разговор… В Загорск (так тогда назывался Сергиев Посад) ехать было бессмысленно. Друзья сообщали, что архимандрит Кирилл (Павлов) лежит сейчас в кардиологической больнице и проникнуть к нему практически невозможно. Что же делать? Но если нельзя посоветоваться со своим духовным отцом, значит, нужен совет другого духовно опытного человека. Выбора у меня не было, и я решил ехать к отцу Павлу (Груздеву), который служил в то время в небольшом селе под Рыбинском. «Поеду посоветоваться и взять благословение, чтобы лечь в больницу. Монах все-таки не должен поступать по своей воле», – рассудил я и купил билет до Ярославля.

У ОТЦА ПАВЛА

Перед тем как уснуть под успокаивающий стук колес, я непрестанно молился, чтобы Господь открыл мне Свою волю через о. Павла. В Ярославль поезд прибыл глубокой ночью, а первая элек­тричка на Рыбинск уходила только в 6 часов. Я устроился в кресле на галерее второго этажа вокзала и снова, пока не задремал, молился о Божием вразумлении через старца, обещая, что непременно выполню все то, что Господь откроет ему для моей пользы. Вдруг я почувствовал резкий внутренний толчок. Скорее всего, это Ангел Хранитель разбудил меня. Электронные часы на стене показывали около шести. Нужно было спешить на электричку.

Я сошел за Рыбинском, на станции Шестихино, и сел в полупустой автобус. Заснеженными полями и перелесками он осторожно пробирался через заносы к остановке Верхне-Никульское. Отсюда хорошо была видна церковная колокольня. Чтобы не делать крюк, я отправился напрямую по утоптанной тропе пешком через поле. У самой церковной ограды взглянул на часы: было около часу дня. Надрывно взвизгнула на морозе узорчатая калитка. Вокруг сторожки не было видно ни единого следа. Значит, сегодня в дом никто не входил и никто из него не выходил. Выпавший ночью снег был девственно чист.

С хрустом проминая целину, я добрался до двери и постучал. Пришлось немного подождать, прежде чем я услышал шаги, и дверь открыла мать Мария – келейница о. Павла. Она всегда встре­чала гостей очень сурово. Я не был исключением.
– Чего надо? – грубовато спросила она, просунув в щель только голову.
Я знал, что она даже Патриарха так встречает, оберегая молитвенный покой старца, а потому не удивился и спокойно ответил:
–  Передайте, пожалуйста, о. Павлу, что его хотел бы видеть иеромонах Ефрем.
– Сейчас спрошу.

ЧТО ТАКОЕ ПРОЗОРЛИВОСТЬ

Захлопнув дверь перед моим носом, келейница скрылась в сторожке. Однако не прошло и минуты, как дверь отворилась настежь, и мать Мария, широко улыбаясь, пригласила меня войти. В коридоре было темно, а когда за моей спиной захлопнулась уличная дверь, наступил полный мрак. В последний момент я, правда, успел разглядеть коренастую фигуру старца, который высоко над головой держал какую-то икону. Когда глаза немного привыкли, я заметил, что сквозь маленькое пыльное окошко в конце коридора прорывался тонкий луч света. Он падал на старца со спины, создавая вокруг него едва уловимое мягкое свечение. Когда я приблизился, отец Павел резким, грозным голосом остановил меня, приказав:
– На колени!
Не рассуждая, я упал перед ним на колени. Он подошел, перекрестил меня иконой и поднес святыню к моему лицу:
– Целуй.
Я перекрестился и поцеловал икону. Тогда старец спросил:
– А ты знаешь, что это за икона?
Единственный источник света – маленькое окошко под потолком, которое находилось у него за спиной, и я, конечно, не мог увидеть, что было изображено на толстой иконной доске.
– Это икона Димитрия Прилуцкого! – торжественно объявил отец Павел.

Я был потрясен до глубины души. Димитрий Прилуцкий основал тот самый монастырь, убежать от настоятельства в кото­ром я сейчас и пытался. Уроженец Переславля Залесского, преподобный Димитрий в 1372 году остановил свой выбор на излучине (при лукЕ) реки Вологды, где и возник Спасский монастырь, названный по месту Прилуцким. Так вот, именно иконой первого настоятеля и основателя этого монастыря, Димитрия Прилуцкого, меня и встретил о. Павел! И откуда у него такой редкий образ?! Нигде, кроме Вологодского музея, я не встречал больше иконы преподобного Димитрия Прилуцкого. Не было ее ни у меня, ни у кого-либо из моих прихожан. Теперь легко представить, как я был поражен, когда понял, что старец заранее ждал меня, причем именно с этой иконой! Из темного коридора мы прошли в дом. Я еще не успел прийти в себя от изумления, как о. Павел протянул мне икону.

– Держи, это мое благословение. Поезжай в монастырь и не сомневайся. Все у тебя будет хорошо.
Но ведь я еще ничего не успел объяснить старцу, рта еще не раскрыл, чтобы задать хотя бы один вопрос, а ответ, за которым ехал – уже получил. Это было тем более поразительно, что о. Павел ни от кого не мог узнать о моем назначении. Кроме архиепископа, да меня самого никто о нем ничего не знал. Даже телефона в сторожке у о. Павла никогда не было.

Все вопросы отпали сами собой. Стройная схема уклонения от «почетного назначения», которую я так удачно, казалось, выстроил, рассыпалась сама собой, словно карточный домик. Невольно пришли на память слова из пророчества Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли, ни пути ваши – пути Мои, говорит Господь» (Ис. 55, 8). Понял я, что должен смирить себя, каким бы неполезным мне это назначение ни казалось. Свое обещание: выполнить то, что Гос­подь укажет через старца, – нужно было держать, и поступать не по своей воле, а по воле Божией, которая была указана так четко и ясно.

Видя мое потрясение, о. Павел громко запел тропарь преподобному Димитрию. Он спел его целиком, наизусть, чем привел меня в еще большее изумление. В то время тропаря я еще не знал. Но мне уже было известно, что у старца совершенно феноменальная память. Обняв меня за плечи, он весело сказал:

– Очень вовремя ты приехал, отец Ефрем. Мы сейчас будем обедать… Мария, собирай на стол!

ОН ЗНАЛ ОБ ЭТОМ ЕЩЕ ВЧЕРА

Старец ушел за перегородку в соседнюю комнатку, а в это вре­мя, поднявшись с дивана, ко мне подошел молодой батюшка. Мы поздоровались по-священнически.
– Иерей Сергий, – представился он, и добавил, – духовное чадо отца Павла. Я здесь часто у старца бываю.
– Вы, наверное, где-то недалеко служите?
– Совсем близко отсюда, хотя и в Тверской епархии, но почти у самой границы с Ярославской областью. Тут на электричке мне недолго добираться… Сам-то я приехал еще вчера, ночевал здесь, у старца. И сподобился, между прочим, наблюдать удивительное чудо. Пусть и не в первый раз вижу я у отца Павла подобное, но сегодня… Это что-то поразительное!
Отец Сергий замолчал, как бы вновь переживая виденное. Я осторожно спросил его:
– А вы могли бы об этом и мне рассказать?

– Ну, конечно! Ведь только сегодня, с вашим приездом, я понял наконец действия отца Павла, которые вчера вызвали у меня недоумение. Мне-то, конечно, хорошо известно, что старец ничего не делает просто так. Какой-то скрытый для меня смысл в его действиях был. Ну так вот… Вчера вечером отец Павел залез под свою кровать и вытащил оттуда старый сундук. Открыв его, он начал вынимать из него какие-то книги, старые облачения, стопки тетрадей, одежду. Он явно что-то искал. Наконец старец наткнулся на икону, завернутую в ткань, развернул ее, поцеловал, а затем вышел в коридор и повесил на гвозде. Помню, я еще подумал про себя: зачем же икону помещать в коридоре на гвозде, а не в красном углу, где положено вешать иконы? Но за многие годы духовного общения со старцем я знал, что он ничего не делает случайно. Что-то за этим скрывалось. И я решил выждать. А сегодня, когда вы приехали, мне все стало ясно. Когда в дверь постучали и мать Мария доложила, что пришел некий отец Ефрем из Вологды, старец вышел в коридор, снял эту икону с гвоздя и послал матушку вас встречать, сказав нам: «Это от Димитрия Прилуцкого наместник приехал». Тогда-то я и понял, что он еще вчера вечером знал о вашем приезде, и потому приготовил икону заранее. А в коридор ее вынес для того, чтобы, когда вы придете, встретить вас с этим образом в руках…

ИКОНА КАК ДУХОВНЫЙ МОСТ

Прошло много лет с тех пор, как Божие благословение на игуменство через отца Павла было дано мне вместе с необычной иконой. После окончания восстановительных работ в монастыре обстоятельства сложились таким образом, что я смог наконец позволить себе жить в молитвенном уединении, почти в затворе, о котором преждевременно мечтал когда-то. Свой домик в деревне, скрытый от любопытных глаз высоким забором, я покидал только для богослужений и для того, чтобы помочь знакомому священнику исповедовать многочисленных прихожан его храма…

Однажды (это было уже после смерти старца) мне пришла в голову мысль заглянуть в церковный календарь, чтобы выяснить — не придется ли день моего священнического рукоположения на воскресенье или на какой-либо праздник. В этом случае я имел бы возможность совершить в знаменательный для меня день богослужение. Настольный календарь лежал рядом с подаренной отцом Павлом иконой, которая стояла на комоде в красном углу моей кельи. Почему-то никогда прежде мне не приходило в голову выяснить: что за фигура изображена на иконе рядом с преподобным Димитрием Прилуцким. На нее я даже не обращал внимания, ведь когда отец Павел благословлял меня этой иконой, он имел, конечно, в виду, как мне тогда казалось, именно образ Димитрия Прилуцкого. Какой-либо другой старой иконы, написанной красками, где был бы изображен лишь один преподобный Димитрий, я за все последующие годы так и не встретил, а потому рад был и тому, что у старца каким-то чудом нашлась и такая!

Открыв календарь, я вдруг обратил внимание на то, что в день моего рукоположения совершается память священномученика Поликарпа, епископа Смирнского, который был учеником апостола Иоанна Богослова. «Где-то мне встречалось недавно изображение этого святого», – подумал я и стал напряженно вспоминать: где  именно мог его увидеть. В это время в моем сознании возникла еще неясная догадка. Чтобы ее проверить, я снова подошел к комоду и наклонился над подарком старца. Над фигурой святого, стоящего рядом с прп. Димитрием, желтой краской на голубом фоне было написано: «Св. Священномуч. Поликарп еписк. Смирнский». Это неожиданное открытие поразило меня до глубины души. Как дивно действует Промысл Божий! На иконе, подаренной отцом Павлом, рядом оказались изображения двух святых, покровительствующих моему служению в священном сане: один (сщмч. Поликарп) – как священнику, а второй – как наместнику основанного им (прп. Димитрием) монастыря! Какое невероятное «совпадение»! Отец Павел, таким образом, оказался той связующей нитью, которая по воле Божией соединила воедино события и людей, удаленных друг от друга годами, веками и огромными расстояниями. Он предстал в моих глазах истинным орудием Божиим, раскрывавшим людям их предназначение и путь, уготованный от Бога. Подаренная отцом Павлом икона еще раз напомнила мне о том, что Всеведущий Бог предвидит судьбы людей, начиная с Адама и кончая самым последним человеком, рожденным на земле непосредственно перед Вторым и славным Пришествием Христа Бога.

«Каким же образом, – подумалось мне, – эти два святых, удаленных друг от друга во времени на 12 веков, оказались изображенными вместе на одной доске?» В это время я вспомнил, что когда-то видел надпись на обратной стороне иконы, и, повернув ее, прочитал: «На молитвенную память досточтимому и уважаемому батюшке о. Архимандриту Поликарпу в день Ангела 23 февр. 1924 года от духовных детей: Марии, Николая, Марии, Елены, Анастасии, Параскевы, Акилины, Елисаветы, Татианы, Домны и Марины». Внизу, почти у самого края, мелкими буквами стояла подпись: «Сию св. икону писал и освящал Донского монастыря иеромонах Савва (Ракитин)». Теперь все стало понятно. Икона была подарена архимандриту Поликарпу в 1924 году накануне дня памяти преп. Димитрия Прилуцкого (24 февраля по н. ст.), чье имя он носил до монашеского пострига, а следовательно, в этот день о. архимандрит праздновал свой первый День Ангела. Но ведь и я изначально связан с преподобным Димитрием, так как родился накануне празднования его чудотворной иконы. В этот день со времен Иоанна Грозного через всю Вологду в Прилуки совершается крестный ход с иконой прп. Димитрия. Вот так неожиданно соединились эти два святых – священномученик Поликарп и преподобный Димитрий – не только на иконе, но и в жизни о. Поликарпа. Удивительным образом соединились они и в моей жизни. Но не менее поразительным было то, что икона этих двух святых почти через семьдесят лет из рук о. Поликарпа попала именно в мои руки (от одного наместника – другому), и связующим звеном между нами стал о. Павел.

– А ты знаешь, кем был архимандрит Поликарп? – спросил меня знакомый священник, которому я помогал на приходе. – Он был одним из последних наместников Данилова монастыря перед его закрытием. Видишь, как интересно получается: он был наместником, и ты – наместником, а к тому же у обоих – духовная связь и с преп. Димитрием, и с Поликарпом Смирнским. Кстати, архимандрит Поликарп был моим земляком, мне о нем много рассказывала еще моя мама. Он родом из Зарайска. Мама и ее сестра, моя тетка, его близко знали и бывали у него в доме. Вот почему и мы с тобой, возможно, не случайно оказались вместе в одном храме.

Годы, века, людей и их судьбы соединяет Господь Своим Премудрым Промыслом, но есть люди, через которых этот Промысл выявляется. Одним из них был и отец архимандрит Павел (Груздев).

НЕ УСПЕЛА…

Этот случай мне рассказала верующая женщина из г. Рыбинска. Ее дочь в то время училась в Ярославском медицинском училище. Материнским чутьем женщина почувствовала однажды, что с дочерью происходит что-то неладное. Сильное беспокойство мучило ее несколько дней. Даже по ночам стали преследовать кошмары. В этих страшных снах с дочерью всегда случалось что-то ужасное. Бедная мать почти потеряла сон. Наконец, она так измучилась, что решила, отпросившись с работы, отправиться к дочери в Ярославль. Но прежде она заехала в Нижне-Никульское за советом к своему духовному отцу – архимандриту Павлу. На церковном дворе, неподалеку от сторожки, в которой он жил, она еще издали увидела старца. Склонившись над лавкой, устланной газетами, отец Павел был занят какой-то работой. В руках у него был большой нож. Не рассмотрев со спины – чем он занят, женщина спросила:
– Отец Павел, что это вы делаете?
– Как что? Аборт делаю, – ответил старец, не оборачиваясь.
– Батюшка, да что это вы такое говорите-то?! – вскрикнула женщина и подошла ближе.
Тут она увидела, что на газете лежит рыба, а отец Павел ее потрошит, вычищая внутренности.
– Ну что – не видишь разве – аборт делаю, – повторил отец Павел.
– Батюшка, я к вам с очень серьезным делом, а вы шутите. Вот уже несколько дней я чувствую ужасное беспокойство. Наверное, что-то случилось с моей дочерью. Хочу поехать в Ярославль, навестить ее. Душа прямо места себе не находит. Как вы мне благословите поступить?
Отец Павел ответил:
– Растяпа! Немедленно поезжай к дочери, только не в общежитие, а сразу в больницу!
Мать только охнула и бегом помчалась к автобусу. Впоследствии она сама рассказывала, что нашла дочь там, где велел искать о. Павел. Из регистратуры мать отправили в гинекологическое отделение. Здесь и выяснилось, что дочь ее лежала с осложнением после аборта.
– Действительно, я – растяпа, не успела, – говорила потом женщина.

ИСЦЕЛЕНИЕ

Однажды мы вместе с моей мамой, Ольгой Владимировной, решили навестить отца Павла в бывшем Романове-Борисоглебске, переименованном большевиками в Тутаев. Здесь, на левом берегу Волги, до сих пор еще живет со своей семьей младший брат о. Павла в том самом доме, который был срублен когда-то их отцом в городе Мологе, а потом вместе со всеми деревенскими домами ушел на дно Рыбинского водохранилища. Перед затоплением дом разобрали и по реке сплавили в Тутаев. Там же, на левобережье, находится городское кладбище, где покоится прах родителей отца Павла. Сюда, в сторожку Воскресенского собора в сорока километрах от Ярославля, старец перебрался незадолго до нашей поездки, поскольку был уже не в состоянии один совершать богослужения в своем приходском храме. Его зрение ухудшилось к тому времени настолько, что старец мог видеть лишь темные очертания на светлом фоне. И хотя лиц он уже не разбирал, однако всех узнавал духом и даже чувствовал: кто в каком состоянии к нему приехал.

Моя мама очень любила старца и часто приезжала к нему только для того, чтобы просто посидеть рядом, послушать его, а затем, помолившись в храме и взяв у него благословение, уехать обратно в Москву. Конечно, ей хотелось как-то выразить ему свое благоговейное уважение, и она делала это чисто по-женски: привозила старцу что-нибудь вкусненькое. Интересно было наблюдать как эта широко образованная женщина, разговаривающая на нескольких европейских языках, с нескрываемым удовольствием слушала грустные, а иногда страшные или смешные, но всегда невероятно увлекательные рассказы отца Павла. Старец говорил простым, но очень сочным крестьянским языком, с каким-то особым деревенским выговором, который в этих местах сохранился только у стариков. Мама слушала его с нескрываемым восторгом. Он был не просто рассказчиком, но и очевидцем, и даже более того – участником страшных событий, которые произошли в нашей стране во времена нечеловеческих гонений на Православную веру. Многого из того, о чем он рассказывал, мама не знала, потому что родилась за границей в семье белого офицера и вернулась из эмиграции на родину предков лишь в самом конце Великой Отечественной войны.

Но дело было не только в рассказах старца. Важно было то, как он рассказывал. Дух любви и благодати Божией, который он стяжал не только молитвами, но также исповеданием Христа даже до крови, изливался через него на слушателей обильным потоком. Люди, подобные отцу Павлу, встречаются крайне редко, и немногим повезло хотя бы раз в жизни их видеть, слышать или иметь счастье поговорить. Рядом с ним мама чувствовала себя как человек, который после холодной зимы впервые вышел погреться на весеннем солнышке. Она сидела подле старца и как бы впитывала в себя лучи божественной благодати. А потом мама уезжала в Москву с удивительно возвышенным настроением. Казалось, она подзаряжалась от старца силой и радостью на долгое время.

И в этот раз, как всегда, мы привезли о. Павлу кое-что из продуктов, передали их келейнице и отправились в Воскресенский собор, чтобы приложиться к огромной чудотворной иконе Спасителя. Мама вышла из храма немного раньше и, пока я разговаривал с о. Николаем Лихомановым, настоятелем собора, успела пристроиться на лавочке рядом с о. Павлом у сторожки. Однако вскоре после того, как я присоединился к ним, нас окружила плотная толпа вновь прибывших паломников. Мы распрощались со старцем, сели в переполненный автобус и направились на железнодорожный вокзал. На ухабах автобус основательно встряхивало, и чтобы не упасть, нам приходилось крепко держаться за поручни над головой. Вдруг мама тихо вскрикнула:
– Господи! Что за чудо?
Я с удивлением повернулся в ее сторону.
– Посмотри, у меня ведь сумка висит на правом плече! И я правой рукой держусь за поручень!.. И плечо не болит!

Радость и, одновременно, изумление светились в ее глазах. Я сразу понял, что она имела в виду. В течение нескольких последних месяцев у мамы очень сильно болела правая рука в плечевом суставе. Она считала это следствием отложения солей. Без сильной боли она уже не могла поднять руку даже на уровень плеч. Спать на правом боку стало невозможно, а если во сне она случайно поворачивалась на этот бок – чувствовала невыносимую боль и просыпалась. Мама мужественно переносила это испытание и никогда не жаловалась. К отцу Павлу она поехала, ни на что не обращая внимания, только сумку носила на другом плече – на левом. И лишь в автобусе мама вдруг обратила внимание на то, что машинально надела сумку на больное плечо, совершенно забыв о своих страшных болях. И более того, чтобы удержаться в прыгающем на ухабах автобусе, она крепко схватилась за поручень, высоко подняв над головой руку, которую еще сегодня утром не могла приподнять даже на четверть. Еще не веря чуду исцеления, мама сказала:

– Ну, наверно, к вечеру заболит.
Однако ее ожидания не сбылись. Ни вечером, ни на другой день рука так и не заболела. Еще целую неделю мама ежедневно ожидала возвращения болей… и не дождалась. Рука теперь была совершенно здорова.
На следующий день после поездки я спросил маму:
– Как же это могло все-таки произойти?
Немного подумав, мама ответила:
– Когда о. Павел благословил меня в дорогу, он неожиданно (о больной руке я ему ничего не говорила) легонько потрепал меня по больному плечу – и больше ничего.
Всего лишь легкое прикосновение старца, но плечо у мамы больше никогда не болело. А прошло с тех пор уже больше 10 лет.

Из книги: Игумен N. Между Небом и адом.

Путь Истины или путь заблуждения?

М., «Даниловский благовестник», 2012 г.

Фильм Дмитрия Коновалова и Александра Груничева.

Известный старец архимандрит Павел Груздев. Последний Мологский старец. Тридцать два года служил в селе Верхне-Никульское на берегу Рыбинского водохранилища, похоронен на Леонтьевском кладбище Тутаева (Романово-Борисоглебска), куда на его могилку каждый день стекаются сотни верующих. Этот фильм единственный фильм воспоминаний о нем, снятый там, где он служил, воспоминания тех людей что общались с ним.

ВОЛЯ БОЖИЯ И ВОЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ.

#Архимандрит_Павел_Груздев #Павел_Груздев #Воспоминания_о_старце_Павле_Груздеве

Поделиться ссылкой: