«Икона есть, картохи сварила». Как пьющая Машка и мусульмане помогли батюшке.
Из церковной лавки выглянула рыжеволосая, смешливая матушка Елена. И с таким же восторгом бросилась обнимать солидную супругу главы семейства:
— Фатима, дорогая! Какой подарок!
Поднялась непонятная присутствующим суета. Тут же, на улице, под раскидистой липой батюшка с матушкой и их детьми стали накрывать столы. К ним присоединились другие прихожане, которых они попросили помочь. Начали тащить из трапезной и близлежащих домов все, что Бог послал.
Общими усилиями оказалось, что Бог в тот день послал щедро. Но Украина (а дело было там) вообще славится своей кухней.
А потом все, кто там был, сели за эти столы. Я расположилась рядом с отцом Димитрием — по левую руку. А по правую от него сидел Далер — глава таджикского семейства. Мне было очень интересно, кто эти люди и что все это значит. Я попыталась тихонько спросить батюшку, но он махнул рукой:
— Потом, не сейчас… Это очень хорошие люди! — и продолжал негромко беседовать со своим знакомым.
— А Мария-то умерла! — вдруг сказал Далер.
Матушка Елена сидела неподалеку и, услышав это, охнула, прекратила петь (а она любила это дело) и, мне показалось, даже заплакала.
— Да-да, — подтвердила Фатима, — еще зимой. Выпила крепко, заснула у себя во дворе и замерзла.
— Господи, помилуй, — перекрестился отец Димитрий. — Беда-то какая. Я не знал. Похоронили как?
— Все по-человечески, не переживай, — успокоил Далер.
— Мария-Мария… Ну как же ты так, — сокрушался батюшка. — Эх, жизнь…
Посидели мы до вечера. Из каких-то обрывков фраз и отдельных слов начала я понимать, что их всех связывает. Потом гости уехали. А на следующий день утром я пришла в храм специально, чтобы поговорить с отцом Димитрием.
Рокировки на местах
Случилось это давно. Отец Димитрий еще тогда был молодым дьяконом, служил в другом городе, и все в его будущем предвещало исключительно мир и благополучие. Настоятель, отец Олег, был добрым и справедливым, благочинный тоже. Да и владыку все любили и уважали.
А потом нежданно-негаданно грянули перемены. Не буду вдаваться в подробности, но вследствие разных внутрицерковных перипетий «старый и добрый» владыка был принудительно отправлен на покой. А новое церковное начальство, молодое и «эффективное», тут же произвело рокировки на местах, в связи с чем был смещен и благочинный.
На его место был поставлен некто отец Александр, вошедший в местную историю какими-то невообразимыми денежными сборами с храмов его благочиния.
На свою беду тишайший обычно отец Олег (настоятель отца Димитрия) попытался на епархиальном собрании объяснить, что это совершенно неподъемно. Ему приходится не только всю выручку отдавать, но и «детские» деньги докладывать.
И следом за предыдущим благочинным был отправлен куда подальше. Причем в такой пустой и бесперспективный храм, что, поговаривали, ночами и в другое свободное от службы время он подрабатывал грузчиком. Чтобы хоть как-то кормить свою весьма многодетную семью.
Дьякона же Димитрия срочным образом рукоположили в иерея и после положенного сорокоуста благословили настоятельствовать в далекое село, в недостроенный храм.
Где постоянных прихожан было — три-четыре семьи, несколько бабушек и ветхозаветный дед в полном маразме.
Остальные жители села хоть и считали себя верующими (справедливости ради, они и верили во все подряд: черных кошек, пустые ведра, порог, через который нельзя ничего передавать, сглаз, целебную силу водки и инопланетян), но церковные службы и храм как таковой считали блажью и пустой тратой времени.
У батюшки с матушкой за месяц до переезда как раз родился второй ребенок — дочка Верочка. А старшему, Мише, было полтора года.
«Богу служить будем»
— Ой, я как это все тогда увидела, так унывать начала, — призналась матушка Елена, которая в то утро, когда я говорила с отцом Димитрием, тоже была в храме. — Даже спросила батюшку: «Что ж мы делать тут с тобой будем?» А он обнял меня и говорит: «Ну что делать, матушка… Богу служить будем. Кому-то и здесь же надо. Чем мы лучше других?»
В общем, начали они служить. Батюшка — в алтаре, матушка — на клиросе. Одна за весь хор. Дети их там же на лавке спали.
Храм отапливали буржуйкой. В четыре утра вставать для этого нужно было. На праздники по дворам ходили — местное население поздравляли, подарочки какие-то нехитрые дарили.
Воскресную школу открыли. Ну как, школу… Стол для рисования, чаепитий и бесед в сарае поставили — один на все. Игрушек малышам принесли и две гантели — чтобы спортом дети занимались. Хотя бы по очереди. Ну и диафильмы какие-то показывали. Вот и вся школа.
Но дети начали подтягиваться. При отсутствии какой-либо культурной и социальной жизни у них в селе даже такая «воскреска» стала событием. А за ними и взрослые потихоньку. Какая-никакая, но общинка образовалась.
Даже Машка, местная пьянчужка лет сорока пяти от роду, начала периодически захаживать на службы. Зачем — не понятно. Встанет, постоит и уйдет. И очень раздражала этим немногочисленных прихожан.
Ее и остальные жители села не очень любили. Не то чтобы она как-то ужасно себя вела или была единственной там пьяницей. Да и не то чтобы она не просыхала. Просто пила в одиночку и ни с кем не общалась. Даже по трезвости. Поселилась здесь лет пятнадцать назад в стареньком доме на отшибе, который купила по дешевке. И жила все это время, как сыч. Теперь вот на службы стала заходить. Но любить ее от этого больше не стали.
«Негоже мусульманам православный храм строить»
Не очень любили в том селе и семью приезжих таджиков. Тогда на Украине, особенно в удаленных от столицы местах, представители этих народностей были еще в диковинку. Да и сейчас, наверное, их не так много. Но эта семья по каким-то причинам переехала.
Сначала появился тот самый Далер. Купил у детей умершей старушки домик и начал его ремонтировать. А в районном центре, километрах в десяти от села, арендовал маленький ларек и стал чинить обувь, делать ключи, ремонтировать разные вещи.
Со временем приехала к нему жена Фатима. Швейную машинку поставили — еще и одеждой занялись. Потом сына с супругой молодой подтянули, еще каких-то родственников. Работали много, пошло дело, целый павильон в магазине выкупили под свою мастерскую.
Внуки Далера в обычную сельскую школу пошли. Это тоже отдельным людям не понравилось.
Ну а когда Далер и его родственники не только дом отремонтировали, но и еще один на участке построили, большой, шепот по селу пошел: «Всех своих сюда скоро перетащат, выдавят нас».
Но со временем попривыкли, успокоились.
Правда, не все поняли отца Димитрия, который на свою церковную стройку двух молодых парней из той семьи нанял: «Негоже мусульманам наш православный храм строить! Безобразие! Вот ведь поп что удумал!»
Но батюшка до этого пробовал местных подключить. Кто-то на занятость сослался… Но люди и правда много и тяжело работали. А трое мужичков, которые в итоге вызвались, через неделю ушли в запой, и один из них загремел в больницу с интоксикацией и, как следствие, обширным панкреатитом. Стройка встала.
А таджики не пили, работали на совесть и прерывались, только чтобы перекусить и намаз совершить в сторонке.
Очень быстро они доделали храм и сказали отцу Димитрию обращаться в любое время.
На службы они, естественно, не ходили. А ездили изредка куда-то за огромное количество километров в мечеть. Но отношения с православным батюшкой у них были самые теплые.
«Икона есть. Картохи сварила»
А потом случилась беда.
Параллельно с храмом отец Димитрий ремонтировал дом, где поселились они с семьей. Работы там было немного, поэтому справлялся сам. Воду подвести, с газом разобраться, стены укрепить.
Дом этот по документам принадлежал церкви. Но батюшка думал, что останутся они здесь надолго. Ссуду в банке взял и делал все, как для себя. Он, собственно, для себя и делал.
Когда все уже было почти готово, подвела старая проводка. Ночью в доме начался пожар. Хорошо, матушка проснулась, и они с детьми на руках, в нижнем белье, успели выскочить. Стояли смотрели, как догорал их дом со всем, что было внутри, и плакали. Но и радовались и Бога благодарили, что живы остались. Пожарная машина приехала уже на пепелище.
Ночевали в холодном храме. Наутро пришли люди, принесли кто еды, кто одежды. За что батюшка до сих пор им благодарен. Но к себе пожить никто не позвал. Просто разошлись тихонько.
— Осуждать их не смею, да и не за что, — говорил мне отец Димитрий. — Дети у нас маленькие совсем, шумные. Верочка болезненная родилась. Плакала много. Это все знали. Кто захочет? Да и места на нас четверых ни у кого не нашлось бы. Домишки же у всех крохотные…
А потом пришла Машка-пьянчужка. Трезвая. И как будто даже поприличней, чем обычно, одетая.
— Вы это… Поживите у меня, пока суд да дело. Бедно, но комната свободная есть. Я прибралась сегодня. Диван там и матрас на пол кинула. Икона есть… Картохи сварила…
Никто от нее такого количества слов не слышал. Да она и не говорила никогда ни с кем. И даже как будто устала с непривычки.
И пошли они к Машке. А что было делать? Но прожили там всего три дня.
Она им не докучала. В огороде иногда копалась. Готовила что-то нехитрое вместе с матушкой. А чаще в комнате своей сидела. Подолгу в окно смотрела и думала о чем-то. Отец Димитрий в открытую дверь видел. И не пила совсем эти дни.
В комнатенке, где батюшка с семейством поселился, и правда икона была — Богородицы. Наверное, Машка специально для них на полку поставила.
А через два дня явился к ним Далер:
— Ты, Мария, извини, но я муллу вашего, — так и назвал, — к нам буду звать. Я сегодня из города приехал, мне рассказали. Мы им один дом освободили. Ты — хороший человек! — это уже отцу Димитрию. — Аллах помогать сказал! Соглашайся, не обижай!
— Идите! — тихо согласилась Машка. — Удобнее. Места много…
Собирать им было почти нечего. Поблагодарили они ее за доброту. И уже у двери матушка Елена обернулась, кинулась Марии на шею и разрыдалась:
— Спасибо тебе, родная!
«Гость в дом — благо в дом»
Далер с семьей и правда подготовили для батюшки отдельный домик. Тот, первый, с которого их жизнь здесь началась.
Когда они пришли, был накрыт щедрый стол. Отец Димитрий засмущался.
— Ну зачем?
— Гость в дом — благо в дом! — сказал глава семейства. — Кушайте.
Одежду для них приготовили. Даже детям игрушки. И, как и Мария, старались не докучать. Только кормили «на убой». Гости потом вздохнуть не могли.
Далер с семьей работал, как и раньше. Отец Димитрий служил. Но все думал-гадал, как дальше быть. Не будешь же все время у чужих людей. Снимать нужно. Но денег нет. Дом церковный сгорел, а долг на нем остался. Выплачивать надо.
Прихожане, правда, пусть с запозданием, но пытались батюшку с семейством к себе переманить. Может, неловко стало, что священник их у иноверцев приют нашел. Или, действительно, негде было разместить, а теперь нашлось.
Отец Димитрий от души поблагодарил, к Далеру пошел советоваться. Но тот наотрез отказался их отпускать:
— Тебе что? Плохо у нас? Тесно?
— Да как же плохо? Места больше, чем в доме нашем, который сгорел. Но не век же здесь жить.
— Живите пока…
Вскоре батюшка поехал в епархию — свой вопрос с жильем как-то решить и денежную помощь попросить, чтобы долг за сгоревший дом отдать.
— Откуда я тебе денег-то столько возьму? — чуть ли не накричал на него молодой владыка (тот, который «эффективный»). — У нас храмы вон строятся, гостиница епархиальная. Не знаешь разве? Сам не пойму, где средства брать… А насчет жилья… Иди пока, там видно будет… Эх ты… Еще и церковный дом сжег!
И ушел отец Димитрий со слезами на глазах.
— Даже осуждал я владыку про себя. Роптал. Каюсь, виноват я…
На следующий день раздался звонок секретаря епархии:
— Начальство вызывает.
Оказалось, остыл молодой владыка, отцу Димитрию денег нашел — ссуду выплатить. Не всю сумму, но существенную часть.
— И подумал я: не место тебе в том селе. Там монах нужен, без семьи. А тебе детей кормить. Ты пока служи, средства ищи, чтобы оставшееся отдать, а я подумаю…
— Я за него до сих пор молюсь, — признавался батюшка.
Оставшуюся часть долга отдал Далер. Как батюшка ни отказывался, тот настоял…
А вскоре отца Димитрия в другую епархию перевели. В тот храм, где я с ним гораздо позже и познакомилась. А на его место правда монаха прислали. Говорят, у того все благополучно сложилось. И с семьей Далера тоже подружился. Вот такие межконфессиональные отношения в отдельно взятом украинском селе.
Прощались со слезами, как родные. И с приходом, и с мусульманами. Они и стали родными.
К Машке зашли. За доброту поблагодарить. Но она пьяная была. Кивнула только и пошла в дом. Может, и не поняла ничего.
Доживала с камнем в душе
— Вот такая история, — говорил мне отец Димитрий. — И такие эти люди… Никогда не знаешь, кто окажется твоим евангельским ближним. Библия, она же здесь и сейчас пишется. Не когда-то давно… Стыдно только, что мало мы потом общались.
Поначалу созванивались часто. Потом реже. Потом раз в полгода, не чаще. Раскидала жизнь. А в последние годы отец Димитрий и Далера, и Марию только в молитвах и поминал. Первого — келейно, конечно же.
А в тот день это таджикское семейство было в городе, где батюшка служит, проездом. Направлялись в столицу на машине по каким-то своим делам. И решили повидать старого знакомого.
Счастливая это была встреча. Вот только известие о Марии омрачило все. Но и радовался отец Димитрий, что нашлось кому ее, одинокую пьяницу, так по-глупому погибшую, по-человечески похоронить. Настоятель местный часть средств нашел. Тот самый монах. А недостающее тот же Далер добавил: «В одном селе ж живем. Помогать надо».
Кем Машка была в «прошлой» жизни, что с ней случилось, долго никто не знал. А как умерла она, новый настоятель рассказал.
Она с ним как-то поделилась, доверилась.
Семья у нее когда-то была. Муж Федор, сын Сережа. Сергей с друзьями на речку пошел купаться и утонул. Нырял и головой о корягу ударился. А муж после этого сломался. Пить начал. Гулять. Изменил Марии. Когда прощения пришел просить, она его прогнала. Он спьяну и повесился.
Так и доживала она свою жизнь с этим камнем в душе, с болью, с виной, которая жгла и дышать не давала. Водкой заливала. В храм иногда заходила. Зачем? Наверное, за облегчением. Но легче не становилось. С этой ношей и ушла.
Но раньше еще силы нашла в себе доброе дело сделать. И молятся о Марии люди, помнят. А если люди помнят, неужели Господь Там забудет? А может, сейчас ей, наконец-то, легко.
— Сердце-то у нее доброе, чистое, — говорил мне отец Димитрий. — Сама беду в жизни познала и нам на помощь первая пришла. А потом — Далер с семьей, мусульмане. Да… Вот такая жизнь…