Любовь, которую пронесли эти двое заставляет людей плакать — пронзительный рассказ «Мишка и Маришка» батюшки Александра Дьяченко.

«Мишка и Маришка»

С Мишкой мы познакомились в начале 1990-х. Я приезжал в Москву к родственникам и встретился с ним у них на квартире. Крепкого телосложения, с большими добрыми глазами на лице, украшенном рыжей курчавой бородой. Он мне сразу понравился, и я даже ощутил с ним некое сродство, а причину понял после. Оказывается, мы с ним родились в одном и том же роддоме, в Лефортово, в Синичках, что рядом с храмом Петра и Павла. Только Мишка родился лет на 12 раньше меня.

Их дом тоже стоял где-то в тех местах, недалеко от храма. Представляете, ещё недавно стоял частный деревенский дом, а сейчас это уже почти центр Москвы. Правда, до наших дней дошли только фотографии этого дома. Очень трогательные, с маленьким Мишкой на руках у бабушки, и такие же, только с мамой и папой. Потом дом снесли, а их семья получила хорошую трёхкомнатную квартиру в доме сталинской постройки. Мишка рос, а родители состарились и умерли, и он стал жить один.

После школы ушёл служить в армию. Сохранились Мишкины фотографии в форме сержанта ВДВ. После службы он выучился на кинооператора, а потом целых 25 лет отработал на студии «Центрнаучфильм».

Фильмы про всякие необычные физические явления, сюжеты из неизвестной истории российской глубинки, фильмы о животных, и ещё про множество всякой всячины были отсняты Мишкиной камерой. Он колесил по стране, а потом, вернувшись в московскую студию, просматривал сотни метров отснятой им плёнки для того, чтобы умудриться вместить всё самое интересное в каких-нибудь 15-20 минут, которые и должен был продолжаться фильм.

В одной из своих поездок по Кубани Мишка встретил свою Маришу, и не долго думая увёз её в Москву. Любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Мариша была на много лет младше мужа, и ещё не успела получить профессию, зато умела хорошо рисовать. Она стала помогать Мишке оформлять заставки в его фильмах, много рисовала их общих друзей. А друзей у них действительно было много. Детей, правда, не было, но они всё равно были счастливы.

Мишка, ещё служа в десанте, пристрастился к прыжкам с парашютом. Придя на гражданку, продолжал прыгать во время учёбы в институте, а потом и работы кинооператором. Более того, Мишка приспособился крепить кинокамеру у себя на шлеме. Прыгая с парашютом, он одновременно включал и камеру. Кому же не хочется посмотреть на себя, парящим в воздухе, с широко расставленными руками и ногами, кричащим что-то тем, кто остался внизу и не испытывает, и никогда не испытает, счастья свободного полёта.

Откуда только Мишка не прыгал, кого только не снимал. И спортивные прыжки с самолета, и прыжки с высоченных башен, и даже горных вершин. Я никогда не интересовался самой технологией прыжков, но послушать увлечённого человека мне всегда было интересно.

Он рассказал, как пришлось ему как-то прыгать с одним человеком необычной судьбы. Этот человек, не помню уже при каких обстоятельствах, повредил позвоночник и был обречён на неподвижный образ жизни. Но вопреки судьбе, и благодаря необычайному мужеству, сумел доказать всем, и прежде всего себе, что способен не только вернуться к прежней привычной жизни, но даже больше, решиться на подвиг. Ещё лёжа на больничной койке, Павел дал себе слово, что придёт время, и он обязательно прыгнет с парашютом, и опуститься в морские глубины. И действительно, вместе с экипажем легендарного капитана Кусто он опускался на дно Средиземного моря, а потом, в одной сцепке вместе с Мишкой, выпрыгнул из вертолёта с высоты 3700 метров. После прыжка они сфотографировались на аэродроме во всей этой сбруе на фоне изумительно высокого неба. Эту фотографию он показывал мне и говорил про напарника:
— Это Павел Думнов, поразительного мужества человек.
(Сейчас эта его фотография с Павлом Думновым находится у меня).

Когда все, в связи с перестройкой, бросились в малое предпринимательство, бросились и Мишка с Маришей. А куда было деваться, работу на студии они потеряли. Не знаю, что уж там «предпринимал» мой знакомый, но почему-то через некоторое время он оказался в подвале у чеченцев. И уже чеченские «предприниматели» убеждали Мишку в том, как ему повезло, что у него есть возможность подарить им его родительскую квартиру в доме сталинской постройки. Он, правда, немного поупорствовал, но его упорство закончилось тем, что кроме потери квартиры, ещё и Мариша заболела.

Оказавшись без крыши над головой, Мариша попала в психбольницу Кащенко, а Мишку с его парашютным барахлом и семейными фотографиями приютили наши московские родственники. Вот у них на квартире мы с ним и познакомились.

Мишка и Мариша прожили в чужом доме целых десять лет. Мишка понимал, что нужно что-то делать, ведь не будешь же всю оставшуюся жизнь жить в примаках, но похоже, что так и не смог ничего придумать. Он периодически устраивался куда-то что-то сторожить, но сторожил недолго. Его постоянно что-нибудь не устраивало на очередной работе, и уже через несколько месяцев он сторожил где-то в другом месте.

Однажды я узнал, что Мишка работает сторожем в одном из старинных Московских храмов, и таким образом приобщается к вере. Он вообще-то много говорил со мной о вере. Ему даже хотелось уехать в какой-нибудь монастырь. Ведь, в конце концов, это было бы и решением его жилищной проблемы. Но Мариша, что с ней было делать? Ей нужно было теперь периодически ложиться в больницу, принимать дорогостоящие лекарства, ей нужен был свой участковый психиатр и Москва.

Когда я приезжал к ним в гости, Мишка немедленно бежал за водкой, и вместе с Маришей накидывал нехитрый ужин. В привычке священников основную часть пищи принимать вечером, это уж такая специфика нашего образа жизни. Помню, как мой собеседник один раз удивился:
— Как же ты много ешь!
На что мне, с сожалением, хотелось ответить:
— Как же ты много пьёшь…

Наши разговоры могли продолжаться до утра, потом я шёл на какую-нибудь секцию Рождественских или иных чтений, а Мишка ложился спать.

Не найдя себя в сторожах, мой друг стал осваивать компьютер. И уже через некоторое время, действительно прилично овладел им. Он наловчился делать маленькие фильмы, и с помощью специальных программ мог представить любого из своих друзей парашютистов в каких угодно героических видах. А среди них были люди и финансово состоятельные, и они за эти дурашливые фильмы подкидывали Мишке на жизнь.

В разговорах со мной он рисовал в своём воображении разные планы решения своих проблем, а я звал его к себе:
— Мишка, приезжай, я вам отдам второй этаж нашего дома, питаться будете в трапезной, живите хоть годами, я тебе ещё и зарплату, как сторожу, платить буду.

Он шумно вздыхал и молчал, и лишь однажды спросил:
— А разве смогу я пользоваться интернетом у вас в деревне? Даже если и смогу, то представь, какой будет его скорость? Да и Марише нужна Москва. Сам понимаешь…

Как-то он приехал к нам, естественно днём. Просиживая ночи напролёт в интернете, он превратился в ночного жителя, поэтому приехав, сразу же завалился спать. Ночь он, как медведь-шатун, просидел у меня на кухне. А утром, когда я его стал звать на Литургию, шумно вздохнув, ответил:
— Батюшка, ты не обижайся, но я домой поехал, очень уж мне без компьютера неуютно.

Ещё один раз мне удалось вытащить Мишку к себе. Я предложил ему съездить в село Годеново, Ярославской епархии, к Ростовскому (или Годеновскому) кресту. Это одна из величайших православных святынь, сохраняющаяся в нашем народе с начала 15 века. Всё время, пока я вёз моего гостя, его мучила головная боль, не прошла она и в храме у Креста. Вернувшись из поездки, я сразу же отвёз Мишку на электричку и отправил в Москву.

В то время его уже мучили продолжительные головные боли. Но самая большая его боль — была Мариша. Он постоянно мучился вопросом:
— Случись, что со мной, как она будет одна?

Все мои усилия привести его в храм не увенчались успехом, хотя в своей жизни он встретился с настоящим чудом. Оно случилось с Мишкой во время его 1001 прыжка. У него долгое время не раскрывался парашют, и раскрылся чудом почти перед самой землёй. Ему удалось погасить скорость падения, и хотя он сломал ногу, но остался жив. После неудачного прыжка он заявил, что больше не прыгает, но таким людям трудно верить. Ведь через какое-то время он напрыгал ещё с полтысячи прыжков. Сразу после того несчастного случая, по выходу из больницы он звонит мне и говорит:
— Срочно приезжай, что-то покажу. Тебе это будет интересно.

Дома он усадил меня перед монитором и сказал:
— Когда я прыгнул, то по привычке включил камеру. После неудачного падения, запись долго не просматривал, не до того было, а тут думаю, дай-ка посмотрю, что там записалось.

И он включил запись…

Сперва я услышал мат и увидел, как с бешеной скоростью неумолимо приближается земля, и вдруг слышу:
— Встанем пред Царицею Небесною…

Это Мишка запел песню иеромонаха Романа. Мишка сам не помнил, как это он запел, но парашют немедленно раскрылся. Вместо сокрушительного удара о землю, — пускай и не плавное, но приземление.

Прошло около года, как мы ездили с Мишкой в Годеново, я никак не мог выбраться в столицу, да, наверно уже и не хотел выбираться. Шумный город на нас, провинциалов, действует отрицательно, мы теряемся в этих каменных джунглях, а от цен в московских кафешках у нас теряется аппетит, да и не понятно толком, чья это сегодня столица, каких народов?

А потом, я у себя лягу спать, и у меня за окном соловей будет петь всю ночь, а в Москве, будь то у родственников, или у друзей, всю ночь буду слушать пение тормозов и рёв моторов.

Вечер. Звонит Мариша:
— Саша, Мишка умер уже как два месяца, я вот только нашла у него твой телефон, может приедешь, я тебе хочу кое-что показать.

Мишку похоронили на Немецком Введенском кладбище, у них там родовое место. Чеченцы смогли отобрать у него отцовскую квартиру, но не отцовскую могилу, это наверно единственная собственность, какая у него оставалась.

Он умер поздней осенью. Уже выпал первый снег и Мариша взяла и поставила над его могилкой «грибок», какие ставили раньше в Москве над торговками пива и мороженого. А по бокам обложила «грибок» венками, и у неё получился домик. Когда уже вовсю выпал снег она приходила на кладбище и проползала через специально проделанный ею лаз в этот домик. На могилке возле креста стоял Мишкин портрет. Мариша, залезала в домик, зажигала свечу и разговаривала с мужем:
— Мишка, ты посмотри, теперь у нас с тобой есть свой домик, и нас отсюда уже никто не выгонит. Только мне здесь холодно без тебя, одной очень холодно. Забери меня, Мишка.

Когда я приехал к Марише, она немедленно повела меня к компьютеру: Ты только посмотри, что Мишка придумал. Когда он был жив, я не совалась в его компьютер, а сейчас полезла, и смотри, что нашла.

Оказалось, что Мишка в разных местах, учитывая сложность программ, которые Мариша будет осваивать, может и не один год, разбросал свои фотографии, а под ними сделал подписи. Вместо себя живого, он оставила ей себя виртуального, но голос которого, можно услышать. Она заходит в какую–нибудь папку, а там Мишка, улыбка в 32 зуба и подпись:

«Привет, Маришка, это я, и вовсе я от тебя никуда не уходил, ты же видишь, как я улыбаюсь»,
или: «А это я с бабушкой», «А это — с мамой».
«Передай привет отцу Александру, пусть он не забывает молиться о нас».

Помнишь, мы читали с тобой у апостола Павла: «Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»».

Священник Александр Дьяченко

PS   Как их всех жалко… Мариша поправилась?
о. Александр Дьяченко:
Нет, она не поправилась. Психические болезни — обычно на всю жизнь… Она постоянно в компьютере…
Я не умею придумывать. К сожалению, это реальная история, здесь только её имя изменено, и у неё вряд ли есть перспективы выздороветь…

PPS   Батюшка,понимаю так, Марина не над могилой его домик соорудила, а над собой.
Ей очень тяжело одной в мире этом, вот и прячется от него…
о. Александр Дьяченко:
Наверно да, это она сама мне рассказывала, про домик.

PPPS   Спасибо. А от чего умер Миша?
о. Александр Дьяченко:
Его все называли Мишкой, по-другому не звал никто, поэтому и я написал Мишка. У него видимо было повышенное давление, т.к. сперва его стали мучить головные боли, а потом с ним случился инсульт. Он, правда, быстро восстановился, а по-началу ходил с палочкой. Ему нельзя было пить, а он, сидя за компом любил попивать лёгкие спиртные напитками типа «рябина на коньяке». Мишке было за 60. Он последнее время выпивал частенько, хотя алкоголиком не был. В два часа прилёг отдохнуть и только в шесть спохватились, что он уже скончался. Так что умер скоропостижно, хотя понимал, что скоро умрёт, поэтому и придумал такое своё присутствие в компе…

PPPPS   о. Александр Дьяченко: Я из тех, кто внизу и никогда не узнает радости парения в небе…
Когда Мишка предлагал мне попрыгать, я, честно сказать, даже не понял его — а зачем? Про тот прыжок мне Мишка сам рассказывал, но я не входил в подробности, что у него произошло с парашютом. он был очень опытный прыгун, это он сказал, что на 1001 прыжке, а на самом деле, я думаю на 2001-ом. Он прыгал постоянно. Но то, как он запел и раскрылся парашют (крыло какое-то, что ли) — это я слышал в записи своими ушами. Мишка вообще был очень искренним человеком. Он постоянно прыгал в Чехове и ещё где-то под Москвой…

Рассказ «Мишка и Маришка» сельского батюшки отца Александра Дьяченко

Поделиться ссылкой: