Муж обобрал жену, с которой прожил всю жизнь! Отнял все имущество и уехал в Израиль… — Рассказ «Про Адама» о.Александра Дьяченко.
Автор: Священник Александр Дьяченко
«Про Адама»
А раз пришла и стала молиться, то опыт мне подсказывает – не пропадёт человек.
Бог поможет устоять и не упасть.
А постаревший Адам, вроде и на коне, и с деньгами, свободный жених,
мчит в другую страну в надежде на счастливую старость.
Бедный Адам, где скроешься ты от Господа?
В палестинских песках? В русских лесах было бы поваднее…Отец Александр, один из лучших Ваших рассказов!
И прочитав эту трагедию Шекспира, я подумала то-же, что и Вы сейчас написали.
Даже страшно сказать, она мне показалась… пустой. Пустой и безсмысленной.
Отец Александр Дьяченко: Это в вас говорит чувство женской солидарности 🙂
Мне же больше нравятся рассказы про войну…
Из жж иерея Александра Дьяченко
Первая суббота Великого поста, вечер. Исповедников – тьма тьмущая. Так у нас принято. Большинство держит пост только первую и последнюю недели, ну, и понятное дело, хочется вознаградить себя за длительное недельное воздержание воскресным причастием.
Исповедь заканчивается уже совсем поздно, и это деревенский храм, а что творится в городских? Думаю: «Ну, вот, и, слава Богу. Сейчас в трапезную, попью кофейку, и домой. Ещё столько дел, и правило читать, и к проповеди готовиться».
Вдруг замечаю, как из-за колонны мне навстречу несмело выступает женщина. Видно, что человек она нецерковный, наши так не одеваются. Возрастом где-то моих лет, ещё нестарая, но заметно, что дело уже идёт к закату. Для священника такой возраст – возраст расцвета, седина – свидетельство, если уж не о духовном, то о житейском опыте. А вот для женщины такой возраст – повод говорить о стремительно приближающейся старости.
Она подходит, суетливо теребя в руках носовой платок. Руки выдают её внутреннее состояние, и это состояние отчаяния.
– Батюшка, я хотела подойти к вам вчера вечером, но не решилась. Простите меня, но я не знаю, зачем пришла. Вернее, конечно, знаю, но зачем пришла к вам, этого не понимаю.
Она было задумалась и замолчала, но потом спросила с поспешностью:
– Вам нужно называть мои грехи? Да? Вы ждёте от меня грехов?
– Нет, мне не нужны ваши грехи. Я жду вашего покаяния, но, вижу, что вы ещё не готовы. И как может быть готов к покаянию человек, первый раз пришедший в церковь? Что с вами, почему вы так волнуетесь?
– Батюшка, меня предали, предал самый близкий человек, мой муж. Мы всегда были вместе, и в годы радости, и в годы отчаяния (когда наш гарнизон прекратил существовать, и мы оказались в лесу, отрезанными от всего остального мира). А ведь надо было как-то выживать, кормить и учить детей. Мы тогда жили вчетвером в маленькой однокомнатной квартирке с двумя детьми.
Это было невыносимо: отключено электричество, нет тепла, ничего нет! Даже чайник неначем было разогреть. И в эти же дни, может от отчаяния, не знаю, но обнаружила в себе дар прясть пряжу и вязать исключительные по красоте вещи. Появились первые заказы и первые заработки. Муж, видя мои успехи, воспрял духом, и тоже стал участвовать в семейном деле.
Поднялись, вырастили детей, построили дом. Дети разъехались, у каждого своя судьба, дочь уехала в Израиль, сын – в Петербурге. Думала, что будем доживать век вдвоём…
И вдруг он мне объявляет, что у него уже готов вызов в Израиль, и что меня он с собою брать не собирается. Всё имущество на нём, он его распродаёт, а меня оставляет на улице…
Батюшка, я только понять хочу, как можно вот так поступать? Даже, если ты предаёшь, уходишь к другой, но зачем же, человека, с которым прожил жизнь, превращать в бомжа и обрекать на медленное умирание, ведь даже бродячих собак, и тех, из жалости усыпляют?
Когда человек тебе исповедуется, то о грехах его быстро забываешь, и не помнятся они тебе, и на душе ничего не остаётся. А вот, когда приходит человек не с исповедью, а с такой бедой, то ложится она на твои плечи и самого пригибает к земле. Вроде чужое горе, чужая беда, чужая проблема, а плачешь о человеке. И становится он, ещё пять минут назад сторонний тебе – близким, а его страдания – твоими страданиями!
Но для священника сопереживания не главное, главное – помочь. Научить молиться, постараться вложить в сердце человека надежду, утешить и убедить не отчаиваться.
Для этой женщины, как и для её мужа, наступил момент истины. Адам её предал.
Но она – как поступит в таких обстоятельствах? Сможет ли остаться Человеком и подняться на высоту? А что в её случае есть высота? Не поддаваться отчаянию, не проклинать и простить?
Две судьбы, так и не слившиеся воедино. Ева пришла в храм, а раз пришла и стала молиться, то опыт мне подсказывает – не пропадёт человек. Бог поможет устоять и не упасть, а постаревший Адам, вроде и на коне, и с деньгами, свободный жених, мчит в другую страну в надежде на счастливую старость. Бедный Адам, где скроешься ты от Господа? В палестинских песках? В русских лесах было бы поваднее.
У каждого свой путь на небеса, сколько людей, столько и путей. А суд наступает, кстати говоря, ещё здесь на земле.
Давно это было. Однажды служил в будний день Литургию, после которой должен был идти на требы. Не помню, что уж и кому обещал, но то, что ждали меня к двенадцати тридцати, это я на всю жизнь запомнил. И, вот, закончил службу, потребил Дары, разоблачаюсь. В голове только одна мысль, как успеть к людям к точно назначенному сроку (дело в том, что по натуре я человек обязательный и не терплю опаздывать).
– Так, каким временем я располагаю? Где мои часы? И алтарник ушёл, спросить не у кого. Да, хорошо бы ещё в трапезную забежать, чего-нибудь перекусить.
Обращаешь внимание, как по-разному относятся люди к приглашённому в их дом священнику. Для кого-то это целое событие, хозяева готовятся загодя, наводят в доме порядок, накрывают на стол, и даже за бутылочкой сбегают.
А кто-то смотрит на тебя, словно на сантехника. Пришёл дядя Вася, подвели его к унитазу, поколдуй, дядя Вася, – чего-то там не проходит…
Так и тебе: посмотри, батюшка, загадили мы здесь всё вокруг, совсем жизни не стало. Ты поколдуй, а мы пока своими делами займёмся. Ни о каком столе никто и не подумает, какой может быть стол для ассенизатора?
Понятно, что не в столе дело, порой такие хозяева гостеприимные попадутся, что и не знаешь как уйти.
– Батюшка, покушайте, специально для вас готовили.
А если это твой третий за день обед? И отказаться невозможно, людей обидишь. Не каждый же день к ним домой священник наведывается.
– Батюшка, а добавочки? Что, неужели не понравилось? – на лице хозяйки изображается катастрофа.
– Понравилось, понравилось, но по поводу добавочки, уж пожалейте, родненькие, Христа ради.
Как-то в самом начале петрова поста освящал квартиру. Хозяйка, женщина от церкви далёкая, потому и приготовилась угощать батюшку курочкой. Ничего так себе курочка, на вид аппетитная.
– Батюшка, уж не побрезгуйте, специально для вас старалась. Сперва думала импортную взять, но потом решила, что наша повкуснее будет. Всё утро бегала, выбирала, уж покушайте.
И что бы вы стали делать на моём месте? С одной стороны, конечно, пост, а с другой – хозяйка, что целый день ломает голову, чем бы тебя угостить. А ты начнёшь: «Нет, нет, курочку вашу, матушка, ешьте сами, мы постимся», – и убьёшь человека отказом. Ладно, ведь по душевной простоте предлагает.
Ем, действительно вкусная, хотя на душе и кошки скребут. Хозяйка смотрит на меня с облегчением:
– А мне говорили, что напрасно ты курицу готовишь, ведь пост, батюшка всё одно её есть не станет. Правильно-правильно, батюшка, постных дней ещё много будет, а пока никто не видит – можно и нарушить!
Но в массе своей, приглашая батюшку домой, никто особенно не готовится, просто и в голову такое не приходит. Хотя, как ни крути, а приход в дом священника – дело экстраординарное.
Так вот, разоблачаюсь, гадаю: кушать в трапезной или там придётся за стол садиться?
– Батюшка, – слышу голос кого-то из певчих. Оборачиваюсь, в алтарь просунулась девичья головка:
– Вас здесь мужчина какой-то спрашивает. Вы не могли бы выйти? Продолжая раскручивать длинные тесёмки на рукавах подризника, выхожу на левый клирос. В голове мысль:
– Всё-таки, кто мне скажет, который сейчас час?
На клиросе уже никого из певчих, только один незнакомый мне мужчина. Одет по-летнему, в рубашку с короткими рукавами. Смотрю на него, а он – на меня. Потом, всё так же, молча, он достаёт из-за спины здоровенный нож, с лезвием сантиметров в сорок. Я всё потом голову ломал, где можно было прятать такой меч. Мысль: – «Как хорошо, что я причастился».
Но вместо того, чтобы с размаху всадить нож в меня, он приставил острие к своему животу:
– Всё! Не могу я так больше. Или ты найдёшь для меня слово, или я зарежусь!
Вижу, что мужчина слегка «под шафе», но именно в таком состоянии и делаются все самые большие глупости.
Восстанавливаю тогдашний порядок течения мыслей. Сперва думал, что он меня зарежет, потом – что зарежет себя, и этим, всё равно, нарушит мои ближайшие планы. Телефонов тогда ещё не было, предупредить людей я не смогу. А когда бедолага выдвинул ультиматум, понял, что без разговора нам не обойтись. И как долго он будет продолжаться, никто не знает.
– «Так, сколько у меня времени, скажет мне, в конце концов, хоть кто-нибудь, который час»?
И в этот момент я замечаю часы на его правой руке, той самой, в которой он держит нож.
– Нет уж, ты погоди резаться, сперва скажи мне, сколько сейчас времени? – ответил я ультиматумом на ультиматум.
Потенциальный самоубийца готов был услышать всё что угодно, но только не это. Человек растерялся, стал было смотреть на часы, и отвёл от себя нож. Потом, словно очнулся, бросил его на пол, сел на скамейку и заплакал. Я откинул ногой нож подальше и сел рядом.
– Я был женат, имел двоих детей. С женой иногда ругались, но не так, чтобы часто, да и то, всё больше по пустякам. Отношения-то были хорошие. Дети подрастали, одному уже исполнилось десять лет, второму восемь, и что со мной случилось? Зачем мне понадобилась другая, почему повёлся? Наверно потому, что была она напориста и умела добиваться своего.
Жена узнала, начались скандалы. Стали они обе меня, словно канат, друг у дружки каждая в свою сторону перетягивать. Но потом жена, видать, устала и потребовала: «или – или». А я гордый, как же, вон как из-за меня бабы бьются:
– «Ну-ну, посмотрим, как вы тут одни справитесь».
Дверью хлопнул, и ушёл к той другой, а у неё тоже двое, и тоже мальчишки, почитай тех же лет.
Растил чужих детей, хотя душа к ним и не лежала, а к своим не ходил. Алименты платил, пускай не полностью, но кое-что им всё равно перепадало. А как мои родные сыновья выросли, так вторая жена мне вообще запретила с ними встречаться. Я не стал спорить, не люблю скандалов. А ещё через несколько лет вторая моя умерла, и её сыновья, которых я, собственно говоря, и вырастил, от меня отказались:
– Нам ты никто. Матери ты был мужем, но матери нет, а мы тебя в нашем доме видеть не хотим. Короче, выгнали они меня. Я – старый человек, куда мне против них. Что было делать? Попробовал, было, назад, в первую семью, а мои родные сыновья даже на порог не пустили:
– Иди, папка, откуда пришёл, знать мы тебя не желаем.
Вот, так и получилось, что вырастил четверых детей, а старость встречаю на улице и без всякой надежды.
Грустная история, видать человек-то он неплохой. Вот и пристроили мы его трудником в мужской монастырь. Там, в монастыре, у него будет достаточно времени, чтобы понять, почему все четверо мальчиков, так и не признали его за отца?
Жизнь – штука вообще непредсказуемая. Помню, подходит ко мне молодая красивая женщина, и просит:
– У меня завтра суд, пожалуйста, помолитесь обо мне. От неё отказался самый близкий ей человек, и именно в тот момент, когда она, выручая его, сама по собственной же инициативе, взяла на себя его вину.
Мы поговорили, и, вот, она уже уходит, а меня почему-то волнует вопрос:
– Ответь мне, повторись бы сейчас ситуация, в которой ты взяла вину на себя, уже с твоим сегодняшним опытом, как бы ты поступила?
– Батюшка, наверно так же, по-другому я всё равно бы не смогла.
О, безумный Адаме, променять такую женщину и такое сердце на какие-то там деньги. Мир сошёл с ума, Адаме, и ты вместе с ним…
И ещё много можно было бы припомнить таких историй, о слабости Адама и благородстве Евы. Но есть одна, за которую мне, как потомку самого первого Адама, не стыдно.
В своё время с нами на железке работал Володя-машинист. Сперва он возил тяжёлые составы и уезжал на далёкие расстояния, а потом вдруг перевёлся на маневровую работу. Пересев на тепловоз, он здорово потерял в зарплате, но не роптал и работал в смену. Потом его перевели на наш участок. А у нас так: ночную смену отработаем, и перед тем как разойтись на заслуженные выходные, ребята, как правило, «соображали на посошок». Володя же никогда с коллективом не оставался и всегда убегал домой. И всякий раз, когда сменой собирались ехать в Москву на футбольный матч, или куда-нибудь на концерт, он благодарил, но отказывался.
Ребята его даже поначалу немного опасались. Подозрительно, – слишком уж он правильный. Мало ли чего. Но потом узнали, что не так давно Володя потерял единственную дочь, девочку двенадцати лет… А до этого у них с женой всё никак с детьми не получалось, а когда уже никто и не надеялся, родилась девочка. И счастью их не было конца.
Но однажды ребёнок, вместе с другими детьми, пошёл купаться на карьеры и утонул. После похорон жена как села на диван, так больше с него и не встала, ноги отнялись. Тогда Володя и перешёл на менее оплачиваемую работу, и попал к нам на участок. Когда уходил на работу, к жене приходила сиделка, а в остальное время сам был рядом. Они жили в своём доме, так он и огород сажал, и банки закручивал.
Не ушёл от больной жены и не запил. Он был настолько прост и честен, что даже не завёл себе любовницу. Как жил человек, что думал? Не знаю. Так и ухаживал за ней лет пятнадцать до самой её кончины.
А как жена умерла, пришёл в церковь. На службе станет у стеночки, чтобы никому не мешать, и стоит. Вряд ли он что понимал в богослужении, но ходил исправно. Через несколько месяцев покаялся, а потом и причастился, первый раз в жизни.
Удивительное дело, вот, была у человека семья, дорогие сердцу жена и дочь. И никого не осталось, всех Бог прибрал, зачем жил, куда шёл? По идее, ему бы на Бога возроптать, а он к Нему же сам и пришёл.
Володя больше так и не женился, жил один, продолжая работать машинистом, но пережил покойную супругу не намного. Ничем особенно не болел, просто, однажды вечером лёг спать, а утром не проснулся.
Тихая жизнь и незаметная смерть, таких примеров наверно тысячи. Но не выходит он у меня из головы.
В своё время, помню, читали мы в школе историю про Ромео и Джульетту. Печальная повесть и пример безпримерной любви. Я тогда всё никак понять не мог, почему автор не оставил своих молодых, да ещё так страстно влюблённых героев, пожить на этом свете? Пускай бы они сошлись, нарожали кучу детей и дожили бы до старости. А сейчас понимаю, что такая любовь, как у них, безплодна и изначально обречена. Страстное чувство проходит быстро, и наступает ревность, часто переходящая во взаимную ненависть.
И ещё, нам, жаждущим «вечной любви», будет неинтересен образ Джульетты, почтенной матери большого семейства, закручивающей банки с огурцами или шинкующей на засолку итальянскую капусту. Нам подавай неистовую любовь! Страсть до гроба! Вот Шекспир, и, не превращая жизнь своих героев в безконечную бытовую тягомотину, сразу же их и умертвил. Быт убивает любовь, видимо это аксиома, и преодолеть её не хватило фантазии даже у гения.
А вот Володину жизнь никто так и не воспел, Шекспира под рукой не нашлось, да и чего в ней воспевать, никакой страсти, одни слёзы. А ведь, если вдуматься, его жизнь это и есть подвиг Любви. Вот она, подлинная Любовь!
Не как страсть, томящая тело, а как готовность пожертвовать собой ради любимой. Скорее всего, сам он так о себе конечно не думал, и даже мысль, что можно жить как-то иначе, ему и в голову не приходила. И то, что в церковь пришёл, так это тоже логичный финал его жизни и Любви. Созрела душа до Неба, стала в Нём нуждаться, вот и пришёл.
Видимо, адам только тогда и вырастает в подлинного Адама, когда Ева становится слабой и начинает нуждаться, чтобы рядом с ней был именно настоящий мужчина, кормилец и защитник. На плечо которого, она смогла бы доверчиво положить свою маленькую головку, и заснуть тихим и безмятежным сном того самого его рёбрышка, частью которого она, на самом деле, и является.
И при этом Еве не нужно перетягивать на себя одеяло, даже если у неё на это хватает сил. Не отбирайте у Адама его молоток, пускай он сам забивает в стенку свои гвозди, а Ева ему пусть во всём помогает, радуется о муже своём и славит Господа!
Священник Александр Дьяченко
PS Да, делать ставку на земное – значит уже проиграть.
А что с женщиной-то потом стало, которую муж выгнал из дома? В монастырь ушла?
«Не отбирайте у Адама его молоток, пускай он сам забивает в стенку свои гвозди, а Ева ему во всём помогает, радуется за мужа своего и славит Господа».
Почти тоже самое говорю знакомым девушкам… Эффект: «Васька слушает да ест» :о)
Священник Александр Дьяченко:
Нет, не ушла. Наша встреча состоялась прошлой субботой. А для монастыря нужно созреть.
PPS Вот, батюшка и разгадка той Вашей записи про мученичество.
Священник Александр Дьяченко:
Это вы про женщин имеете ввиду? Так они кого хошь замучают 🙂
PPPS Очень правильно все. Только женщине для того, чтобы быть слабой, надо быть очень сильной!! Очень – причем силой душевной.
Священник Александр Дьяченко:
Да, быть слабой – это целое искусство. По матушке сужу 🙂
PS А мужчина, которого сыновья не пустили в дом – это муж той самой дамы?
Священник Александр Дьяченко:
Эти истории совершенно независимые.
Дети, что не пустили отца домой, – это его сыновья от первого брака.
PS Спасибо батюшка за рассказ! Ваши мысли удивительно совпадают с моим настоящим настроением! Я всегда думала, почему мне не нравиться Ромео и Джульетта? А теперь понимаю, что это история не любви, а страсти. Хочеться не пылких признаний в любви, не серенад под окном, а поддержки в тяжелые минуты и уверенность в том, что в старости в тебе будут также нуждаться, как и в молодости.
Священник Александр Дьяченко:
Это сложно, но при желании и взаимном уважении – можно.
Рассказ «Про Адама» сельского батюшки отца Александра Дьяченко