В Пасху княгиня накрывала на стол, а дружинники не пускали детей в храм.
Помню Пасху в мои восемь или девять лет. Наша семья — мама, брат, я, сестренка — вместе с папой, протоиереем Владимиром Тимаковым, идем на ночную пасхальную службу. Обычно это редкость, что папа идет с нами — он приходил всегда в храм раньше.
Мы живем в своем доме, пешком идем до станции Новогиреево, на электричке добираемся до Курского вокзала, спускаемся в метро и затем — от Павелецкой до храма святителя Николая в Кузнецах, где служил отец.
На улице довольно тепло, мы с братом — в красивых красных праздничных свитерах. Эти свитера приехали из Франции. Их привезла гостившая тогда у нас француженка русского происхождения, княгиня Катрина Львова. Помню, она пришла помочь накрыть на стол и по-французски стала считать тарелки, а я — по-французски же подхватил, это получилось как-то весело, что и она, и я рассмеялись.
И она тоже шла с нами в тот день на пасхальную службу. Были еще знакомые, которые специально приходили к нам — в доме всегда было многолюдно — и большая компания отправлялась в храм. Я очень хорошо запомнил маршрут, которым мы шли, причем он был длиннее нашего обычного из-за теплой погоды, мы шли под распускающимися тополями, помню радостное предпасхальное настроение.
На Новокузнецкой — патруль дружинников — время самое что ни на есть атеистическое, конец шестидесятых.
Дружинники стоят, чтобы не пустить в храм молодежь, а тем более детей. Но как не пропустить поповичей?
И мы гордо проходим сквозь этот строй, торжествуя про себя: «Мы все равно пройдем, сколько бы вы тут ни стояли, все равно мы будем там, где надо быть — на службе».
Конечно, помню радость от Крестного хода, после которого силы оставляли, и дети могли заснуть или на амвоне, или в алтаре, в закуточке, где хранились ковры: туда можно было нырнуть и поспать до причастия.
«Пасхальные песнопения я с детства знал»
Еще одна Пасха, которая очень запомнилась — Пасха 1991 года. Еще в начале 1990 года отец получил приход преподобных Зосимы и Савватия Соловецких в Гольяново, храм был практически в разрушенном состоянии, а уже к осени при храме была организована воскресная школа для взрослых.
Идея воскресной школы пришла в голову моему брату, отцу Валентину, и его приятелю, Геннадию Владимировичу Звереву. Идею поддержал отец, и еще откликнулась искусствовед Алина Сергеевна Логинова. Определили семь дисциплин, и мне поручили читать Священное Писание.
Пришлось самому все осваивать на ходу — я тогда еще не был священником и работал врачом, так что практически в богословии не разбирался. Литературы тоже особо не было, как сегодня, хотя в домашней библиотеке отца, естественно, что-то можно было найти. Так что два раза в неделю после работы в клинике приходилось готовить материал и идти рассказывать. Известно: уча, мы учимся.
А вскоре брат получил свой приход в селе Игнатьево Раменского района. И вот — первая его Пасха в качестве настоятеля, с ним поехали многие учащиеся воскресной школы — замечательные люди, но в то время мало понимающие в богослужении. И вот брат говорит мне:
«Ну-ка иди, учи их пению, чтобы они смогли пасхальное богослужение провести». В запасе — часа два-три.
Слух у меня не идеальный, но и не то чтобы его совсем нет, пасхальные песнопения я хоть как-то, но знал: отец с детства приучал нас петь. Не то чтобы помнил все слова, но напеть мотив мог.
А мои «ученики» — люди образованные, в том числе музыкально, так что они легко подхватывали. И за эти два-три часа мы успели в сторожке при храме «пройти» все песнопения пасхального богослужения, и я очень благодарен, что мои слушатели отнеслись ко мне доброжелательно, выдержали мои «напевания», более того — сразу понимали, что нужно делать. И в итоге на службе все прошло более или менее гладко.
В общем, здесь, как и с воскресной школой, бросили меня, как котенка, в воду — плыви, как знаешь. Ни талантов, ни особых знаний, но что делать — у брата забот хватало, не мог я его не поддержать. В итоге — выплыл, и в этом заслуга школы отца Владимира. Много он вложил в меня и в брата с сестрой, несмотря на все мое юношеское сопротивление из серии «ничего не хочу, ничего не надо, я самый умный, я все знаю».
А тогда я стоял на пасхальной службе и радовался, что у нас — все получилось!